Неточные совпадения
Воспламенившись, Катерина Ивановна немедленно распространилась о всех подробностях будущего прекрасного и спокойного житья-бытья в Т…; об
учителях гимназии, которых она пригласит для уроков в свой пансион; об одном почтенном старичке, французе Манго, который учил по-французски еще самое Катерину Ивановну в институте и который еще и теперь доживает свой век в Т… и, наверно,
пойдет к ней
за самую сходную плату.
Савельич поглядел на меня с глубокой горестью и
пошел за моим долгом. Мне было жаль бедного старика; но я хотел вырваться на волю и доказать, что уж я не ребенок. Деньги были доставлены Зурину. Савельич поспешил вывезти меня из проклятого трактира. Он явился с известием, что лошади готовы. С неспокойной совестию и с безмолвным раскаянием выехал я из Симбирска, не простясь с моим
учителем и не думая с ним уже когда-нибудь увидеться.
«Мама, а я еще не сплю», — но вдруг Томилин, запнувшись
за что-то, упал на колени, поднял руки, потряс ими, как бы угрожая, зарычал и охватил ноги матери. Она покачнулась, оттолкнула мохнатую голову и быстро
пошла прочь, разрывая шарф.
Учитель, тяжело перевалясь с колен на корточки, встал, вцепился в свои жесткие волосы, приглаживая их, и шагнул вслед
за мамой, размахивая рукою. Тут Клим испуганно позвал...
Пирует Петр. И горд и ясен
И
славы полон взор его.
И царский пир его прекрасен.
При кликах войска своего,
В шатре своем он угощает
Своих вождей, вождей чужих,
И славных пленников ласкает,
И
за учителей своих
Заздравный кубок подымает.
Все, бывало, дергают
за уши Васюкова: «
Пошел прочь, дурак, дубина!» — только и слышит он. Лишь Райский глядит на него с умилением, потому только, что Васюков, ни к чему не внимательный, сонный, вялый, даже у всеми любимого русского
учителя не выучивший никогда ни одного урока, — каждый день после обеда брал свою скрипку и, положив на нее подбородок, водил смычком, забывая школу,
учителей, щелчки.
— Нет, бабушка, не все артисты —
учители, есть знаменитые таланты: они в большой
славе и деньги большие получают
за картины или
за музыку…
И
послал Максим Иванович
за учителем,
за Петром Степановичем; с самого того случая не видались.
Во время путешествия капитаны пароходов,
учителя, врачи и многие частные лица нередко оказывали мне различные услуги и советами и делом, неоднократно содействовали и облегчали мои предприятия.
Шлю им дружеский привет и благодарю
за радушие и гостеприимство.
Через два дня
учитель пришел на урок. Подали самовар, — это всегда приходилось во время урока. Марья Алексевна вышла в комнату, где
учитель занимался с Федею; прежде звала Федю Матрена:
учитель хотел остаться на своем месте, потому что ведь он не пьет чаю, и просмотрит в это время федину тетрадь, но Марья Алексевна просила его пожаловать посидеть с ними, ей нужно поговорить с ним. Он
пошел, сел
за чайный стол.
Гости стали прощаться между собою, и каждый отправился в комнату, ему назначенную. А Антон Пафнутьич
пошел с
учителем во флигель. Ночь была темная. Дефорж освещал дорогу фонарем, Антон Пафнутьич
шел за ним довольно бодро, прижимая изредка к груди потаенную суму, дабы удостовериться, что деньги его еще при нем.
Ученье
шло плохо, без соревнования, без поощрений и одобрений; без системы и без надзору, я занимался спустя рукава и думал памятью и живым соображением заменить труд. Разумеется, что и
за учителями не было никакого присмотра; однажды условившись в цене, — лишь бы они приходили в свое время и сидели свой час, — они могли продолжать годы, не отдавая никакого отчета в том, что делали.
Худой, изможденный
учитель Агап, в казинетовом пальтишке и дырявых сапогах, добыл из кармана кошелек с деньгами и
послал Рачителя
за новым полуштофом: «Пировать так пировать, а там пусть дома жена ест, как ржавчина». С этою счастливою мыслью были согласны Евгеньич и Рачитель, как люди опытные в житейских делах.
Это был ревизор, статский советник Апостол Асигкритович Сафьянос.
За ним
шел сам хозяин, потом Вязмитинов, потом дьякон Александровский в новой рясе с необъятными рукавами и потом уже сзади всех
учитель Саренко.
Дьяконицыны знакомые даже находили, что ей уж, кто ее знает
за что, в этом
учителе счастье такое Создатель
посылает.
— Нет, я
учитель. Отец мой — управляющий заводом в Вятке, а я
пошел в
учителя. Но в деревне я стал мужикам книжки давать, и меня
за это посадили в тюрьму. После тюрьмы — служил приказчиком в книжном магазине, но — вел себя неосторожно и снова попал в тюрьму, потом — в Архангельск выслали. Там у меня тоже вышли неприятности с губернатором, меня заслали на берег Белого моря, в деревушку, где я прожил пять лет.
Экзархатов первый
пошел, а
за ним и прочие, Румянцев, впрочем, приостановился в дверях и отдал самый низкий поклон. Петр Михайлыч нахмурился: ему было очень неприятно, что его преемник не только не обласкал, но даже не посадил
учителей. Он и сам было хотел уйти, но Калинович повторил свою просьбу садиться и сам даже пододвинул ему стул.
— Кажется, я их здесь на окне давеча видела, — встала она из-за стола,
пошла, отыскала ножницы и тотчас же принесла с собой. Петр Степанович даже не посмотрел на нее, взял ножницы и начал возиться с ними. Арина Прохоровна поняла, что это реальный прием, и устыдилась своей обидчивости. Собрание переглядывалось молча. Хромой
учитель злобно и завистливо наблюдал Верховенского. Шигалев стал продолжать...
За учителя-немца хвалю; но вероятнее всего, что ничего не случилось и ничего такого не зародилось, а
идет всё как прежде
шло, то есть под покровительством божиим.
Дарьянов засмеялся, встал и
пошел за Варнавой. Между тем
учитель, употребивший это время на то, чтобы спрятать свое сокровище, чувствовал здоровый аппетит и при новом приглашении к столу не без труда выдерживал характер и отказывался.
За словесностью
шло фехтование на штыках, после которого солдаты, спускаясь с лестницы, держались
за стенку, ноги не гнутся!
Учителем фехтования был прислан из учебного батальона унтер-офицер Ермилов, великий мастер своего дела.
И свои кое-какие стишинки мерцали в голове… Я
пошел в буфет, добыл карандаш, бумаги и, сидя на якорном канате, — отец и Егоров после завтрака ушли по каютам спать, — переживал недавнее и писал строку
за строкой мои первые стихи, если не считать гимназических шуток и эпиграмм на
учителей… А в промежутки между написанным неотступно врывалось...
Однако ж представьте себе такое положение: человек с малолетства привык думать, что главная цель общества — развитие и самосовершенствование, и вдруг кругом него точно сбесились все, только о бараньем роге и толкуют! Ведь это даже подло. Возражают на это: вам-то какое дело? Вы
идите своей дорогой, коли не чувствуете
за собой вины! Как какое дело? да ведь мой слух посрамляется! Ведь мозги мои страдают от этих пакостных слов! да и
учителя в"казенном заведении"недаром же заставляли меня твердить...
Действительно, по дороге бежали Ваня и Петя, сыновья Дарьи Михайловны;
за ними
шел их
учитель, Басистов, молодой человек двадцати двух лет, только что окончивший курс.
Выходим мы вместе из дому, — это было как раз первое мая, воскресенье, и мы все,
учителя и гимназисты, условились сойтись у гимназии и потом вместе
идти пешком
за город в рощу, — выходим мы, а он зеленый, мрачнее тучи.
Весёлый плотник умер
за работой; делал гроб утонувшему сыну одноглазого фельдшера Морозова и вдруг свалился мёртвым. Артамонов пожелал проводить старика в могилу,
пошёл в церковь, очень тесно набитую рабочими, послушал, как строго служит рыжий поп Александр, заменивший тихого Глеба, который вдруг почему-то расстригся и ушёл неизвестно куда. В церкви красиво пел хор, созданный
учителем фабричной школы Грековым, человеком похожим на кота, и было много молодёжи.
Но ежедневные музыкальные мучения нисколько не подвигали дела, и казалось, что чем более я повторял заученные по пальцам пьесы, тем чаще пальцы мои сбивались с толку; так что однажды Крюммер
за завтраком при всех
учителях громко через всю залу спросил меня: «Ты, большун, или это все та же пьеса, которую ты два года играешь?» Чаша горести перелилась через край: на другой день, набравшись храбрости, я
пошел в кабинет директора и объявил ему, что готов
идти в карцер и куда угодно, но только играть больше не буду.
Кувалда, не протестуя, молчаливый и насупившийся, двинулся со двора и, проходя мимо
учителя, наклонил голову, но не взглянул на него. Мартьянов с своим окаменелым лицом
пошел за ним. Двор купца Петунникова быстро пустел.
Фельдшер двинулся первым, а
учитель шел следом
за ним, вдоль ряда сидевших барышень; фельдшер кланялся, шаркал ногой, стукал каблуком о каблук, встряхивал волосами и говорил, выворачивая левую ладонь по направлению
учителя...
Оправдывают свое невежество неискусством
учителей только те, которые сами из себя ничего не умеют сделать и все ждут, чтобы их тащили
за уши туда, куда они сами должны
идти.
А уроки кончатся еще не скоро — в три часа! После же уроков нужно
идти не домой и не к Шелестовым, а к Вольфу на урок. Этот Вольф, богатый еврей, принявший лютеранство, не отдавал своих детей в гимназию, а приглашал к ним гимназических
учителей и платил по пяти рублей
за урок…
Любочка. Теперь никак нельзя. Погоди, узнаешь. Нет, ты посмотри, мамаша, что
за душки. (Подпирается и петушится, представляя гриб.) Точно наш
учитель, помнишь, Карл Карлыч? — маленький, толстенький. Ах, как мне нынче весело! Сашка, завтра
пойдем с тобой ра-а-ано.
Марья Васильевна. Вот ты меня никогда не понимаешь, а все напротив. Я говорю, что ты все непорядок делаешь, а мне его жалко больше тебя: как он первый раз
за столом есть стал, так мне его жалко стало! Я ему и рубашек ночных
послала, и карпеток связать велела. Я хоть и глупа, но понимаю, что если он нашего сына
учитель, так он в доме первый человек. Я ему ничего не жалею. Я говорю только, ты устрой все порядком. Вот сколько раз я просила столяра у стола ножку починить…
И только что встали из-за стола, как он с трепещущим от страха и надежды сердцем подошел к
учителю и спросил, можно ли
идти поиграть на дворе.
Тут из кухни принесли ужин. Дядя
пошел за нами во флигель и
за компанию съел пять творожников и утиное крылышко. Он ел и глядел на нас. Все мы возбуждали в нем восторг и умиление. Какую бы глупость ни сморозил мой незабвенный
учитель и что бы ни сделала Татьяна Ивановна, всё находил он милым и восхитительным. Когда после ужина Татьяна Ивановна смиренно села в уголок и принялась
за вязанье, он не отрывал глаз от ее пальчиков и болтал без умолку.
Когда всё небо покрывалось звездами и умолкали лягушки, из кухни приносили нам ужин. Мы
шли во флигель и принимались
за еду.
Учитель и цыган ели с жадностью, с треском, так что трудно было понять, хрустели то кости или их скулы, и мы с Татьяной Ивановной едва успевали съесть свои доли. После ужина флигель погружался в глубокий сон.
Всяк умствует по-своему, и до какой чепухи ни дойдет, все-таки отыщет учеников себе, да таких, что на костер либо на плаху
пойдут за бредни своего
учителя…
— Ты что? — закричал он на Филипка. Филипок ухватился
за шапку и ничего не говорил. — Да ты кто? — Филипок молчал. — Или ты немой? — Филипок так напугался, что говорить не мог. — Ну так
иди домой, коли говорить не хочешь. — А Филипок и рад бы что сказать, да в горле у него от страха пересохло. Он посмотрел на
учителя и заплакал. Тогда
учителю жалко его стало. Он погладил его по голове и спросил у ребят, кто этот мальчик.
В начале поста дядьку, старого унтера Силантия,
за продолжительные провинности уволили. В день его ухода из пансиона он, сильно выпивши,
пошел прощаться с воспитанниками и с
учителями. Начал он с наставников — их было трое; у всех был, кроме Виттиха. И, прощаясь с Перновским, говорил ему...
В третьем часу ночи я возвращался домой, полный впечатлений от знакомства с директорской дочкой, похожей на Машу Плещееву, от конфетных угощений и главное: все
учителя напились пьяные! Никогда я их в таком виде не видал. Томашевич размахивал руками, хохотал и орал на всю залу; Цветков танцевал кадриль и был так беспомощен в grand rond, что гимназист сзади держал его
за талию и направлял, куда надо
идти, а он, сосредоточенно нахохлившись, послушно
шел, куда его направляли.
Но вечер скорее расстроил его, чем одушевил. Собралось человек шесть-семь, больше профессора из молодых, один
учитель, два писателя. Были и дамы, Разговор
шел о диспуте. Смеялись над магистрантом, потом
пошли пересуды и анекдоты.
За ужином было шумно, но главной нотой было все-таки сознание, что кружки развитых людей — капля в этом море московской бытовой жизни…"Купец"раздражал всех. Иван Алексеевич искренне излился и позабавил всех своими на вид шутливыми, но внутренне горькими соображениями.
Голоса все возвышались, перешли в звонкие, крикливые возгласы… От буфета
шел старшина и другой еще господин, с седоватой бородой, а
за ним
учитель Таси.
Жил же он на вольной квартире для того, чтобы успешней заниматься науками. Он посещал классы Сухопутного шляхетского кадетского корпуса в часы преподавания военных наук и нанял себе
учителя. Для занятий нужны были книги, а книги были дороги. Вот на что большей частью
шли присылаемые Василием Ивановичем деньги. Кроме того, кошелек его был всегда открыт для нужд бедных солдат,
за что последние обожали своего молодого товарища.
Крестьяне мигом собрались, услышав от Кудиныча о том, что «сержанта Митрофаныча», под каким прозванием знали Иванова многие из мытищенских мужиков, задрал медведь, вооружились дрекольями и
пошли в лес, следом
за учителем, который
шел впереди. Имея
за собой человек с двадцать рослых и дюжих людей, Кудиныч не боялся и бодро вел свою армию на врага. Но враг не стал дожидаться мстителей
за свое кровавое дело.
—
Учитель и
послал меня к тебе, очень он после твоего отъезда закручинился, что помочь тебе не может, любит он очень тебя, вот и придумал; только
за тем, что я сказал, и остановка… Может, сам ты что придумаешь?..
Современные немецкие социал-демократы, переродившиеся в социал-империалистов, как их иронически называют,
идут за своим
учителем — Марксом.
«Ах, поскорее бы он приехал. Я так боюсь, что этого не будет! А главное: я стареюсь, вот что́! Уже не будет того, что́ теперь есть во мне. А может быть, он нынче приедет, сейчас приедет. Может быть приехал и сидит там в гостиной. Может быть, он вчера еще приехал и я забыла». Она встала, положила гитару и
пошла в гостиную. Все домашние,
учителя, гувернантки и гости сидели уж
за чайным столом. Люди стояли вокруг стола, — а князя Андрея не было, и была всё прежняя жизнь.